Готовиться к непредвиденному

Некогда Земля цвела, как райский сад, но человек, особенно человек Запада, – этот паразит на теле прекрасной Геи, все исказил, испортил и теперь медленно убивает свою планету. Многие философы-экологисты, общественники – защитники окружающей среды, даже государственные природоохранители придерживаются этого нехитрого подхода, в основе которого причудливое сочетание мифа о золотом веке, романтическое, восходящее к эпохе Просвещения представление о «дикаре», живущем в гармонии с «первозданной» природой, а также сложный комплекс вины, сформировавшейся на Западе после краха колониальных империй. Пожалуй, ярче всего этот подход отразился в знаменитой книге Джареда Даймонда «Ружья, микробы и сталь» – по сути, антирасистском памфлете, вроде бы убедительно показывающем, что европейцам (а потом и североамериканцам) просто здорово повезло с географическим положением, вот потому и удалось им навязать ружьями, микробами да товарами свою «цивилизацию» остальному человечеству, чистому, невинному и гармоничному, и оно до сих пор вздыхает: «Как это белые накопили столько карго?».

Но если бы дело было только в географии!

Работа немецкого историка Йоахима Радкау, впервые опубликованная почти 15 лет назад, безусловно, полемична по отношению как к снискавшим огромную популярность выводам и едва ли не перекочевавшим в учебники выводам Даймонда, так и к адептам глубинной экологии, прежде всего Деймсу Лавлоку с его идеей Земли-Геи как единого живого организма, который люди своим неумным мельтешением однажды могут вывести из себя… В сущности, предмет полемики прост: является ли деятельность современного человечества, безусловно, быстро трансформирующая окружающую среду, чем-то исключительным или так уж повелось испокон веков? Следует ли видеть во всяком воздействии человека на природу непременно разрушительное влияние? Радкау придерживается иного взгляда. «В истории окружающей среды речь идет не только о должном и желаемом, но в первую очередь о реальном бытии. Поэтому ей не следовало бы слишком много морализировать, быть бесконечным раскаянием в грехе. Если серьезно признать природу действующим лицом истории, то нужно быть готовым к непредсказуемым эффектам. Природа не антропопоморфна, и вторжение человека не наносит ей ран, за которые она будет “мстить”», – отмечает он. По существу, можно говорить лишь об эффектах человеческого поведения, а на историю взаимоотношений человека и природы лучше смотреть с точки зрения «философии экологической ниши – ниши, сформированной природой, но и такой, которая формируется человеком. Именно экологические ниши обеспечивают многообразие природы, а также человеческих культур и человеческого счастья».

Фактически нигде в мире нет территорий (за исключением, может быть, самых труднодоступных и практически непригодных для жизни), которые на протяжении многих тысячелетий не трансформировались под влиянием человека. Собственно, постоянное и очень активное воздействие человека на природу началось еще в палеолите, с тогдашних охотничьих практик, предполагавших поджог растительности. Знаменитые дремучие девственные леса Германии, в которых римляне теряли легионы, – миф, потому что древнее население Германии к тому времени уже не одну тысячу лет практиковало подсечно-огневое земледелие, выпас скота, да и просто рубило лес для всяких нужд. А знаменитые дубы распространились так широко только потому, что под ними на протяжении более пяти тысяч лет было удобно пасти свиней, и ради этого деревья берегли и при надобности сажали новые.

Наконец, Радкау предлагает взглянуть на мировую историю, отказавшись от уже привычных социально-экономических, цивилизационных или геополитических концепций, увидеть ее, так сказать, в чистом виде, как взаимодействие природы и человеческих обществ. К сожалению, поскольку эффекты такого взаимодействия проявляются порой спустя многие столетия неявно и продолжаются многие столетия, с источниками здесь дело обстоит плохо. В принципе, все согласны, что нынешнему широкому распространению пустынь деятельность человека весьма способствовала, но в чем именно заключалась эта деятельность, как сложилась судьба существовавших там обществ – вопрос неопределенный. Если говорить о плодородии почв, распространении болезней, то чрезвычайно важно знать, как поступали люди с хозяйственными отбросами и отходами собственной жизнедеятельности, но, как иронически замечает Радкау, история эта «теряется во тьме отхожих мест и плохо поддается изучению».

Впрочем, очень немногое в истории отношений человека и природы поддается изучению. Повседневная практика редко документировалась, а иные свидетельства сохраняются плохо и интерпретируются неоднозначно. «В истории человечества главную роль в формировании окружающей среды играли не отдельные идеи или действия, а все, что было долгосрочным и занимало большие площади – массово принятое на долгое время, банальное, повседневное поведение». Но поведение это тесно связано с проблемой власти. Власть Радкау трактует прежде всего как систему контроля над первичными ресурсами – территорией, источниками воды и сырья, и затем уже – как систему поддержания устойчивого хозяйства на данной территории. В этом смысле любые претензии защитников природы на контроль за состоянием окружающей среды, соблюдение норм и правил – это всегда претензии на власть. Не удивительно, что авторитарные и тоталитарные общества куда легче решают вопросы регулирования отношений человека и природы, чем общества демократические. Непростой для всех защитников природы и для Германии проблеме роли тоталитарного режима в охране природы Радкау посвящает специальную главу – что ж делать, если нацисты придерживались вполне «зеленых» взглядов…