Игорь Гулин о сборнике Кирилла Кобрина и его понимании современности
В издательстве Высшей школы экономики вышел сборник Кирилла Кобрина «Modernite в избранных сюжетах», сочетающий увлекательность исторических построений с притягательной язвительностью и особой гуманитарной теплотой
Кирилл Кобрин — историк, культуролог, прозаик, журналист, критик, эссеист. Границы между этими ролями в его случае размыты. Прошлая кобринская "Книга перемещений" предлагала в качестве описания его письма термин "пост(нон)фикшн" (так называется и их общий с писателем Андреем Левкиным сайт). Здесь важен отказ от определения природы текста, предпочтение свободы движения мысли и жанра.
Новейшая книга формально гораздо ближе к общепринятым представлениям о гуманитарном исследовании. Хотя эти тексты все равно кажутся написанными не совсем историком или культурологом, скорее — читателем и наблюдателем. Объект наблюдения тут прошлое. Точнее, скажем так, настоящее-в-прошлом. Вынесенная в название Modernite, современность,— это не то, что происходит сейчас. Наоборот — время, будто бы уже списанное в архив, вызывающее ностальгию, осмеянное и отпетое классиками постмодерна (тоже уже закончившегося). Само слово "современность", как считается, изобрел Бодлер — как обозначение для немного неприличной, отрывающей себя от норм и традиций, новейшей чувствительности. Постепенно современность захватывала все новые области, получала новые оттенки смысла и умерла лет через сто после своего возникновения.
История идей превращается у Кобрина в истории людей. Но люди его интересуют не как "характеры" или обладатели биографии — скорее как искатели собственного времени, открыватели его, завоеватели и беглецы современности.
Кобрин, впрочем, в этом не уверен: один из главных сюжетов его книги — модерность не закончилась, ее смерть была фантомом, еще одним трюком современного сознания. Постмодернизм — всего лишь эпизод истории модернизма, описываемого Кобриным как утопия мыслительного всемогущества человека, захватывающего весь мир познавательной системой (как захватывали его физически империи нового времени). Современный человек ищет себе все новые позиции знания-власти, позиции, перестраивающие, расшатывающие самих себя, чтобы стать еще мобильнее и живучее.
Сам Кобрин не пишет систематической истории, его интересуют эпизоды. Темы — войны и революции, музеи и поезда, стратегии выживания в катастрофах и новации модернистского искусства. Важнее — герои, и ряд их довольно эксцентричный. Карл Маркс и Джорджо де Кирико. Лидия Гинзбург и Франц Кафка (долгое время живший в Праге, Кобрин — один из самых тонких русскоязычных читателей Кафки). Курт Швиттерс, вечно преследуемый государством дадаист-неудачник, идеальный маленький человек XX века, делавший свои коллажи из автобусных билетиков и прочего мелкого сора, и Эрнст Канторович — писавший монументальные тома историк-медиевист, еврей, симпатизировавший нацистам и завороженный мистической природой власти (автор недавно переведенного на русский классического исследования "Два тела короля").
Эти фигуры не связываются в единую историю, скорее формируют сеть перекличек, прозрений, надежд, провалов. История идей превращается у Кобрина в истории людей. Но люди его интересуют не как "характеры" или обладатели биографии — скорее как искатели собственного времени, открыватели его, завоеватели и беглецы современности.
Эта книга о стратегиях обращения с "сегодня", стратегиях — как подчеркивает Кобрин,— имеющих к нам непосредственное отношение. Однако акцент на современности уже нашей, приведение к понятному знаменателю, всякий раз совмещается с не то что архаичностью, но нежной архивностью этих сюжетов, приятной дендистской усталостью. В этом — одна из самых обаятельных черт Кобрина, скрашивающая иногда некоторую шероховатость, натянутость его остроумных построений.
Один из героев этой книги — энциклопедист, собирающий всевозможные вещи и феномены реальности под знаком систематизирующего метода. Метод самого Кобрина скорее не собирает, не удерживает вещи, а проходит по ним, рассматривает внимательно и отпускает. Его тексты не устраивают карнавальные похороны современности, скорее пытаются с ней дружески распрощаться. В этом есть большое очарование.