Огонь по барабанам!

…В самом начале своего исследования автор этой книги круто разделывается с таможней жанра, стиля и вообще «большой литературы», в чей контекст, а именно — «Дар» Набокова и «Мастер и Маргарита» Булгакова — Ирина Глущенко вводит детскую повесть «Судьба барабанщика» Аркадия Гайдара. Мол, чем спорт не шутит (ведь современная филология — это состязание смыслов, которые, словно у классика, к реальности «пристегнуты как-то сбоку, вроде котильонного значка»). «В неевклидовых геометриях может иметься более одной параллельной линии», — оправдывает эпиграф к книге простую алгебру построений «Барабанщика и шпиона». Причем эти самые параллельные, как известно, могут пересекаться под всевозможнейшими углами, не говоря уже о градусах, азимутах и прочей историографической шкале Брадиса. Вначале, правда, они разбегаются ровно на абзац этой книги. «Чем были очевидно разъединены Гайдар, Набоков и Булгаков? — задает координаты поиска ее автор. — Происхождением, классовой принадлежностью, личным опытом, географическим местоположением, материальными условиями жизни, идеологией». И тут же параллели неожиданно сталкиваются алебастровыми лбами классиков. «Чем были неочевидно объединены упомянутые писатели? — вопрошает упомянутый автор. — Апелляцией к читателю, принадлежностью к русской культуре, эпохой. Временем, прошедшим с момента выхода их произведений, и привилегией современного читателя держать книги этих непохожих авторов одновременно открытыми у себя на столе».

Итак, в чем же суть занимательной строфики, удивительной фоники, а также предвзятой метрики Ирины Глущенко, затеявшей пристальную компаративистику в очередной своей книге, посвященной эпохе 1930-х годов? Ее книга построена так, чтобы вначале, как уже упоминалось, отписаться от всех возможных домыслов, происков и прочих инсинуаций, погрузившись в тексты, контексты и подтексты всех трех «непохожих» произведений, «Зачем понадобилось искать параллельные мотивы? — переспрашивают нас, нелюбопытных. — Любая книга написана так, как ее задумал писатель, находящийся в своих, индивидуальных, обстоятельствах. Но сравнения с другими книгами помогают выйти за пределы индивидуального, увидев общее там, где параллели искать не принято. Сравнение — это новый инструмент, который позволяет разглядеть интересующий нас ландшафт под другим углом, с другой разрешающей способностью и в другом спектре восприятия. В конце концов, вырисовываются универсалии».

Словом, найти незнакомое в знакомом и обезвредить военную тайну творчества — вот в чем состоит любая задача исследователя, собравшегося «универсально» разложить эпоху на ее временные составляющие.

Например, «Дар» Набокова. Что общего у этого декадентского романа с историей юного барабанщика, рассказанного в повести Гайдара? В принципе, ничего, кроме желания нашего автора «убедиться в наличии параллельных мотивов в несравнимых, на первый взгляд, произведениях: „Судьба барабанщика“ Аркадия Петровича Гайдара, „Дар“ Владимира Владимировича Набокова и „Мастер и Маргарита“ Михаила Афанасьевича Булгакова». Помнится, в самом, опять-таки, начале этого самого «Дара» буквы на фургоне перевозчика заигрывали с пространством, демонстрируя «недобросовестную попытку пролезть в следующее по классу измерение», то бишь простую изометрию «с наклоном». Точно таким же образом, кстати, сам автор «Дара» даже не пытался «пролезть» в современность, игнорируя ее законы и бреясь кровельным железом опасной бритвы в эпоху гуттаперчи и психоанализа.

Кстати, об интернационализме в контексте марок «Золинген», «Цундапп» и, сами понимаете, «Зингер». «В чем автор видит общность? — не устает вопрошать предисловие к „Барабанщику и шпиону“. — Само по себе наличие параллелей в написанном Набоковым, Гайдаром и Булгаковым означает, что, несмотря на различия, в том числе и в читательской аудитории, имеется инвариант текущего времени — Zeitgeist». То есть, все-таки единая вселенная эпохи, в которой нынче принято видеть массу интересных совпадений, возможных встреч и чудом не случившихся событий. Ленин в мюнхенской пивной мог слушать Гитлера, а Москва, в которой живет юный герой Гайдара, до боли напоминает Берлин, где мается Федор Годунов-Чердынцев из «Дара». И тут и там нашим героям действует на нервы город — то ли фонарь Метростроя, мешающий у Гайдара спать пионеру, то ли картофель, неизвестно, продающийся ли в постылом городе русского декадента у Набокова.

Дальше у Ирины Глущенко случаются более занимательные аналогии, где уже вступает сатанинский хор «Мастера и Маргариты», объединяющий бал у Сатаны и спуск в преисподнюю «нехорошей квартиры» с походом в метро в «Судьбе барабанщика». Герою Гайдара, непутевому Сереже, как водится, записаться бы в библиотеку, подтянуть географию и математику, а он, если помните, пустился во все тяжкие, брошенный матерью, которая укатила с отчимом на курорт. Кто там катил, соответственно, у Набокова и Булгакова? Зеленый фургон южнорусской школы? Неважно, птица-тройка сюжета вывезет и не в такую Русь комплементарных сравнений. И даже Лермонтову сДостоевским найдется место в замечательных аналогиях автора «Барабанщика и шпиона». От первого тут мертвого осла уши на балу-маскараде стиля (а также «тень Печорина, равнодушного, лишнего, написанного за сто лет до Сережи»), от второго — нищета, по губам мазнувшая нашего пионера и полная дезориентация на местности («Раскольников не помнит, как очутился на улице, не помнит, с каким намерением вышел из дому, что-то надо было сделать, но он позабыл, что. Сережа после сцены в пивной не помнит, как попал домой, как очнулся у себя в кровати»).

Да, еще вклиниваются в повествование Чехов («описание карнавала в парке отсылает еще к одному чеховскому тексту — пьесе Треплева из «Чайки») и даже Ильф сПетровым не остаются в стороне («Сережа, говоря словами Остапа Бендера, чужой на этом празднике жизни»).

Словом, всякое может случиться в сравнительном литературоведении, не знающем покоя в наше сложное время. «Или, может быть, будет война, — возбужденно продолжает Нина. — Смотри, Сережа, огонь! Ты будешь командиром батареи. Ого! Тогда берегитесь… Смотри, Сережа! Огонь… огонь… и еще огонь!» И тут уж, сами понимаете, обратка. «Тогда огонь! — вскричал Азазелло. — Огонь, с которого все началось и которым мы все заканчиваем».

Наверное, именно так, «с огнем в глазах и жаждой победы», как у Копатыча в популярном мультфильме, и стоит писать, тачая жизнь своих героев по лекалам забытой традиции.